Святослав Вакарчук: «Я все тот же парень, который начинал с «Океаном Ельзы»
— Ваш последний клип монохромный, хотя хочется сказать «черно-белый». Некоторые музыканты отказываются принимать черно-белую трактовку нынешней военной реальности Украины, говорят, что все сложнее. Вам понятна такая позиция?
— С одной стороны, это правда – не черно-белый. С другой, некоторые ведь не хотят вообще ничего говорить на эту тему. Мир действительно сложнее, чем в сказке, на шахматной доске или в клипе группы «Океан Ельзи». И тем не менее…
Знаете, у киношников есть такой прием: на фоне специально высвеченной плоскости, какую бы ты одежду не надел, она будет сначала непременно темной, а с какого-то момента – светлой. Грань между тем, где светлое превращается в темное, должна быть у каждого, я считаю. Я не против того, что мир не черно-белый, но против того, чтобы считать его серым. Потому что он разный. Когда человек высказывается по тому или иному поводу, я всегда с уважением приму то, что ближе к черному или к белому. Но не понимаю, когда мнения нет. Человек – личность, у него нет права перед Богом отказываться от выбора. Тот, кто не делает выбор, грешит.
— Отсутствие такого выбора публично со стороны артистов часто раздражает тех, кто их до этого уважал.
— Есть очень важная заповедь «не судите, да не судимы будете», которой я стараюсь придерживаться. Любым музыкантам я бы посоветовал сформировать четкое убежденное мнение по поводу важных для общества событий. И не бояться его высказывать. Не думаю, что тот, кто имеет честное мнение, отличное от позиции большинства в Украине, будет подвержен обструкции.
— После случая с Олесем Бузиной, думаю, многие будут побаиваться.
— Я не раз выслушивал экстремальные позиции, которые выражал он и его единомышленники. Лично меня они никогда не задевали. Слабость – реагировать на такое, потому что для ответной реакции такие вещи и высказываются. Посадите рядом со мной сто таких людей и пусть они строят свою башню из слов, ? мне будет все равно. Я настолько уверен в своей позиции, что поставь передо мной хоть целый такой митинг, буду смотреть на него, может, улыбаться, а думать о своем. Писать песню в голове, например. Слабость общества в том, что оно раздражается в ответ на такие выпады. Нужно становится резистантным к этому, зарабатывать иммунитет. Любое здоровое общество имеет свои крайности, но вектор его движения задает крепкий мейнстрим. Поэтому убийство человека любых взглядов – страшный грех, который невозможно оправдать.
Однако я считаю, что больше все-таки не любят не тех, кто говорит «не так, как принято», а тех, кто ничего не говорит. Мне кажется, больше всего раздражает людей именно это. И меня тоже. Для примера со стороны, есть позиции, которые разделяют людей в Америке: аборты – хорошо это или плохо? Или…
— Свободное владение оружием.
Да, оружие – легализировать или не легализировать? В такой ситуации нельзя стоять в стороне и говорить, мол, меня это не касается. Например, в случае с запретом абортов: «В общем-то, я не знаю. Я мужчина, к абортам отношения не имею. Это вопрос к женщинам». Так и у нас. Когда спрашивают, как ты относишься к происходящему на востоке Украины, никто не имеет права говорить: «Это не мое дело, я не разбираюсь в политике, я должен нести любовь». Потому что хочется тут же спросить: «И что твоя любовь тебе говорит об этих событиях? Расскажи!»
Многие украинские музыканты часто боятся сболтнуть что-то лишнее. И этой боязнью они делают только хуже. Убежденный в чем-то человек не может сболтнуть лишнего, он может поделиться своими мыслями. Это касается и меня. В представлении о том, какие позиции должен занимать украинский патриот, немало стереотипов. Есть масса общих трендов, с которыми я не согласен.
— Например?
— Я против непродуманного введения квот национального музыкального продукта на радио и телевидении, это не панацея. При этом я считаю, что адекватная цензура, которая работает на безопасность государства, нужна. Она есть в любой стране мира – от Штатов до Центральноафриканской Республики. Просто надо четко разграничивать одно и другое. Вы хотите сделать 75% украинской музыки в эфире? Подумайте, к чему это приведет. Украинской музыки в таком количестве, способной конкурировать с мировой, просто нет. Значит, радиостанции начнут платить взятки, чтобы ублажить тех, кто проверяет соблюдение квот. Это первая профанация. Второе: те, кто захочет честно выполнять правило, начнут включать что попало, лишь бы сделанное у нас. Это еще больше будет проявлять отставание отечественной музыки от зарубежной и утверждать комплекс неполноценности. Вот к чему могут привести необдуманные «патриотичные» шаги.
— У вас есть другая концепция на этот счет?
— Дайте радиостанциям, которые пропагандируют украинскую музыку, финансовые льготы. Освободите студии, которые пишут украинскую музыку, от налогов. Дайте преференции отечественным музыкантам, т.е. «коврижки», которые заставят их творить, развиваться. А квотирование хорошо там, где есть продукт, который можно измерить. Нефть, например. Какой бы она марки не была – все это нефть, все горит. Музыка – другое. Американская и украинская музыка – совершенно не похожие явления. И они для разного нужны. Я вижу очень разные лица, когда люди слушают первое и второе. Нужно и то, и то. Чтобы быть частью цивилизованного мира, нельзя быть оторванным от него. Надо чувствовать, чем живут наши братья в Англии, Америке, Польше, Индии, везде. И при этом усиленно развивать свою культуру. Пока что мы не делаем внятно ни первого, ни второго. Мы и по отношению к миру в маргинезе, и еще не научились толком беречь, созидать свое.
— Вы не ощущаете всплеска украинской музыки, который многие уже принимают как факт?
Ощущаю. Этот процесс шел бы и так, просто сейчас на патриотическом подъеме он острее воспринимается. Культура – лакмусовая бумага, которая реагирует на происходящее вокруг. Но не хочется, чтобы сейчас каждые три месяца сотнями выпускались песни о героях, о революции и о патриотичной любви к стране. Пишите просто: как пишется, как чувствуете. Ведь даже патриотичная конъюнктура – это, прежде всего, конъюнктура.
— С вашей песней «Стіна» вышла другая история. Многие считают, что ее социальный пафос раздут на пустом месте, из чистой любовной лирики.
— С этой песней связана полумистическая история. Она была написана как песня о любви. Причем написана интересно. Я показал мелодию Сереже Бабкину, когда мы делали проект «Брюссель». Она ему понравилась, он попытался написать к ней текст, но дальше фразы «де ми з тобою будем» ? крайне важной, ключевой – дело тогда не пошло. Его текст был не в моем стиле. Когда мы с проектом «Брюссель» уже готовили программу, кто-то вспомнил, что есть такая музыка без текста. В общем, пока ребята ее репетировали, я за пять минут на клочке бумаги, прямо у микрофона, написал текст. На тот момент там была строчка «коли закінчиться наша війна». Получилась песня о ссоре двух близких людей. Мы прокатали ее в туре, мне она понравилась, а потом я решил, что ее стоит записать с «Океаном Ельзи», группа была не против. И когда мы работали над альбомом «Земля», я почувствовал, что мне хочется поменять «наша війна» на «їхня війна». Группа была не очень обрадована такой поправке, но я чувствовал, что хочу петь именно так. Так мы ее в январе 2013 года и записали. Слово «їхня» не позволяет говорить, что «Стіна» ? песня о любви.
— Некоторые песни, вроде «Обійми», где в тексте нет глаголов и прилагательных женского рода, производят впечатление, будто вы обращаетесь в них к Богу. Это моя галлюцинация?
— Если честно, в песнях к Богу напрямую стараюсь не обращаться. Обращаюсь я к нему часто, каждый день, пожалуй, но чтобы писать об этом песни… Сознательно я этого не делаю, для меня это слишком интимное. Бог должен быть везде и одновременно нигде. Я из тех, кто не считает необходимым говорить об этом буквально. Так что я не буду открывать великих тайн, надувать щеки и делать вид. Я все-таки обращаюсь к женщине. У меня есть несколько песен, где я явно обращаюсь к мужчине. Там, где неоднозначная трактовка, ? все и всегда о женщине.
— В том, как вы писали песни двадцать лет назад и сейчас, есть принципиальная разница?
— Принципиальной – нет. Разница в том, что я делаю с песней после первоначального интуитивного посыла. Сейчас стал опытнее, увеличилась скорость потока информации, которая приходит в виде песен. Раньше мне нужно было больше времени, чтобы ощутить приближение импульса, сейчас все происходит намного быстрее. Но суть осталась прежней. Когда сажусь к пианино и больше десяти секунд думаю, что же мне сыграть, значит, это просто упражнение, а не новая музыка. Я иногда балуюсь, рождаю какие-то этюды, но из них никогда не появлялось новых песен. Тренировка, не более. Когда же приходит песня, то ты подходишь к роялю и обнаруживаешь ее там сразу. Кстати, режиссер Сергей Буковский, который сейчас делает документальный фильм об «Океане Ельзи», случайно запечатлел момент, как я придумываю песню. Это было в прошлом году в Одессе, на саундчеке перед концертом на стадионе. Они сняли, как примерно за три минуты родилась новая песня. У этой композиции уже есть текст, она записана в демо-версии для нового альбома. Не знаю, возьмет ли Буковский этот эпизод в фильм.
Получается, он заглянул случайно в святая святых – творческий процесс. Там нет ничего такого, никакого нимба и свечения не видно.
— А вы съемку смотрели? Может, потом проявилось?
— Точно нет, я видел (улыбается – ред.). Кстати, у меня кусочек этой песни есть в телефоне. Сейчас я ее найду… (Просматривает мобильный – ред.) Нет, долго искать. Потом как-нибудь покажу.
— Для меня, пожалуй, главное ваше отличие как артиста от большинства украинских исполнителей в том, что вы песни на сцене не поете, а проживаете. Это выглядит захватывающе, но, подозреваю, изматывает.
— Есть чуть-чуть.
— Как вас хватает на три часа?
— На концертах чуть проще. Все-таки живое выступление дает обмен энергией. Правильный концерт – это когда ты физически устал, а морально – на подъеме. Зато в студии, когда ты выдаешь три-четыре дубля, ? а ведь это всего три-четыре песни – уже невозможно стоять. Подкашиваются ноги, надо пить чай, останавливаться. А, казалось бы, что такое три раза спеть песню? Кстати, в «Не твоя війна» голос, который вы слышите, это демо-версия. Это был демонстрационный трек, который я пел и понял, что лучше не смогу. Однако я пошел к микрофону, спел два чистовых дубля, остановился и сказал звукорежиссеру Виталию Телезину: «Это бессмысленно». А он мне: «Я тебе хотел сказать, чтобы ты даже не начинал». Не знаю, взял ли бы демо-трек другой продюсер, но я как продюсер этой песни решил оставить.
— Как продюсер вы еще работаете с Кристиной Соловий. Тяга к этому амплуа, которая в вас открылась в последнее время, чем-то вызвана?
— Раньше я боялся слишком субъективного подхода: сам написал музыку и слова, сам спел, вместе с группой сделал аранжировку, а потом еще и собираешь ее в целое? Слишком много одного человека, я бы назвал это неким культурным инцестом. Но именно в случае с песней «Не твоя війна» почувствовал, чего точно хочу – симфонизма и патетики. Кроме того, приходит и какой-то новый опыт. Взгляд со стороны – хорошо, но думаешь о том, как сделал бы ты. Этим треком я доволен. Но это не означает, что я теперь буду продюсировать все песни «Океана Ельзи». Саундпродюсер – ответственная работа. Это режиссер в музыке. Благодаря продюсерам артисты порой становятся лучше, чем они есть на самом деле.
— Жаль, но рано или поздно большинство продюсеров превращаются в типичный конвейер.
— Но есть и Рик Рубин, который, к чему ни прикоснется, все получается красиво. Я никогда не был поклонником Джонни Кэша, но когда Рубин записал цикл его альбомов American, я стал поклонником этого музыканта. Он просто под гитару пел свои и чужие песни. Это был шедевр. Кристине Соловий я тоже пытаюсь помочь найти оптимальную подачу песен. Она чувственно поет свои песни, но не совсем понимает, как их преподнести. Мне кажется, вместе у нас получается. Возможно, мессия никогда не придет, но важно ждать его. Когда ты ждешь, то становишься лучше. Ощущение праздника дня рождения для ребенка должно быть важнее, чем подарок и коробка конфет, которые ему купили.
— Многие считают вас человеком расчетливым, тщательно выверяющим свои шаги. Вы согласитесь с этим?
Это абсолютная правда. Я физик по образованию, меня так учили. Кроме того, это свойство моего характера. Я никогда не живу сегодня на сегодня, а стараюсь думать, что будет завтра и послезавтра. Но это касается всего, кроме написания песен и их исполнения. Бизнес, общественная деятельность, отношения с людьми – да. Музыка – нет.
— В связи с завтрашним и послезавтрашним днем у вас больше надежды или тревоги?
Ну, я же все-таки попросил поставить в финале клипа «Не твоя війна» в конце улыбчивое солнце! Думаю, что все-таки надежды больше. Я верю в то, что добро победит зло, потому что верю в Бога. Но я не отношусь к этому инфантильно. Я не считаю, что добро победит быстро, что мы это скоро увидим и заликуем. В иудаизме очень интересно прописана концепция мессии – он же к иудеям, в отличие от христиан, так и не пришел. Они его все еще ждут. И кто бы ни пришел, они говорят: «Нет-нет, это не то». Фишка в том, что, возможно, он никогда не придет, но важно знать и ждать его. Когда ты ждешь, то становишься лучше. Ощущение праздника дня рождения для ребенка должно быть важнее, чем подарок и коробка конфет, которые ему купили.
— Пусть у вас будет именно такой день рождения на 40-летие. Вы, кстати, его переживаете как рубеж?
— Он еще не наступил, так что рано говорить. Все мои знакомые и друзья, кто пережил это, относятся к этому моменту с иронией. Кроме того, что в анкете в разделе «возраст» приходится писать две других цифры (а даже не одну), больше ничего и не меняется, я думаю. Мне почти сорок, а я себя как чувствовал тем парнем, который начинал с группой «Океан Ельзи», так и чувствую.
Источник: cultprostir.ua